Исповедь героя

Тема: На острие войны
Автор: Андрей Самсонов aka Blood_Hawk

Здравствуй, читатель। Прочтешь ты это, не прочтешь, узнаешь что-то новое – мне плевать. Пишу не для тебя, а для себя. Как сказал бы кто-нибудь бородатый и умный – изливаю яд своей души на чистую бумагу. Ну а тебе, стало быть, этот яд пить.

Что ж. Познакомимся: капрал Спейнфилд, Экспедиция Отважных. Точнее, через неделю после прекращения ее существования. Что? Не расформирована? Тебе-то, разумеется, лучше видеть, из твоего теплого дома. Она разлетелась, как ворох бумажек на ветру. Как только нам объявили, что импова Плеть побеждена и все желающие могут вернуться домой, все ломанулись на корабли. Да, читатель, и я тоже. В гробу я видел эти промерзшие и провонявшие трупами фьорды и леса. Зачем вообще пошел в эту экспедицию? Чтобы ты, друг, мог спать спокойно. Потому что кто-то должен защитить нашу землю от нечисти. Потому что надбавка к жалованию – пять серебряных в неделю. Нам, пехотному мясу, больше и не надо. Мы и за горячий ужин кого хочешь на куски разорвем и любую крепость заштурмуем. Но я отвлекся.

Выкинули нас, значит, в Штормграде – катитесь куда хотите, только поскорее. Оно понятно – кому охота, чтобы нас все видели – вот эти грязные, обросшие, неграмотные люди вас от Мирового Зла защищают? Толпе нужны ухоженные, откормленные герои. А мы, пехтура, отработали свой ресурс – и здравствуй, канава. И слава Свету, если руки-ноги на месте – еще можешь выбраться из грязи, начать жить, работать. А если тебе что отхватили? На этот случай я всегда в кармане имел одну травку чудодейственную. Прожуешь хорошенько – и без мучений перекинулся. А если нет такой или какой из своих дурак нашелся и с поля боя тебя вынес, то право, хуже и быть не может. Калека - никто, и всю оставшуюся жизнь тебе подаяние просить в темных переулочках. Королевству ты больше не нужен.

Там-то совсем другое дело – кто-то же должен находиться на острие копья? Вот и толкуют про Героического Солдата, Долг Чести и Неминуемое Поражение Зла. Засунул бы ты свои слова себе же в зад, лорд Фордрагон. Знаем, что на самом деле вам надо – опять где-то ваша элита обделалась, а нас на прорыв кинут. Оно и понятно – элиту-то сохранить надо, а то кому же ордена и медали получать? Зато потом отведут нас, а эти недоноски входят в открытые ворота и улыбаются тебе оттуда, читатель. Что? Ты хоть раз сражался с трупами? Из таких боев с улыбкой не выходят, друг, это тебе кто-то наврал. Доводилось мне выносить одного такого из боя. Штормградский курсант. Лейтенантик, весь в акселях, золотом блестит. За ногу его тяпнули. Оооо, только не плачь! Это война, сынок! Сбросил я его в лагере, нате вам, чините. А фляжку твою я уж заберу, не обессудь. Все равно в больничке она тебе ни к чему, а моя прохудилась уже. И бегом обратно, на передовую. После боя разыскал я его, как ты там и все такое. Что бы вы думали, поганец этот не только не проставляется, но и выкатывается по поводу фляги своей! И парадная какая-то, и вино дорогое было. А я, читатель, понюхал – тащит духами какими-то, ровно от ведра со шлюхами. Ну и вылил от греха подальше. Налил я туда нашего, солдатского самогона. Если же кто говорит, что воевали пьяные – плюнь ему в рожу. На войне пьют, чтобы заразу всякую сгубить. «Красные глаза не желтеют» - говорят наши целители. О чем это я? Короче, заклялся я этих элитников таскать. Парни вообще подметили: чем больше блестяшек да висюлек, тем меньше мозгов. И к каждому это относится, не только к солдатикам, читатель! Лейтенанты эти, из академий – один дурее другого. Кто ж прет на мертвяков в лоб? Посылали, и не раз. В ущелье-ящик без разведки и бокового охранения не желаете? Было, было. А отставшие и к импам сожранные вурдалаками обозы вам как? Кушано достаточно. Слава Свету, был у нас капитан толковый, Железная Борода, мир праху его. Он хоть и дворф, но мы ему как отцу своему верили. Умел он и дурацкие приказы умными подменить, и начальство довольным оставить. Как получалось, ума не приложу! Уж он-то точно с орками и разговаривать бы не стал. Как говорится – топор между глаз и никаких вопросов. Но нашим сверху-то виднее. Только почему-то ошибаются дипломаты, а грызть землю по-прежнему нам, пехтуре. Грязный орк нам теперь друг и брат, стало быть! Вот ничем хорошим и не кончилось. И парней загубили почем зря, и сами обделались до зеленых муравьев. Не трогали бы дерьмо, и не завоняло бы. Ну да не будем об этом.

Веришь ли ты, что можно затосковать по моменту, когда ты изо всех сил скачешь вверх по склону, спотыкаясь и запутываясь в собственных латах, левой рукой держишь на весу щит, а он тяжелый, и рука так противно дрожит, а держать нужно, иначе вмиг утыкают стрелами, как ежа твоего, и под ногами тела твоих же братьев-людей, сапоги скользят по окровавленным трупам, и рядом с тобой кто-то корчится на снегу, собирая свои выпавшие кишки? Когда тебе в лицо летят гнилые внутренности в черной жиже, а ты, не замечая этого, насаживаешь на меч очередную тварь и думаешь только о том, как бы насадить еще одну и не попасть под удар? Когда целыми неделями пределом мечтаний является выспаться, пусть даже и в насквозь проиндевевшей палатке? Когда ловишь снежных крыс, чтобы хоть чего-то поесть? Можно, читатель, можно. Когда наконец, после недели пути, ты видишь холеных, довольных штормградцев, которые с отвращением смотрят на тебя и твоих братьев по оружию, плюют вслед. Когда видишь золотые памятники нашим генералам, которые не думая, одним росчерком пера посылали под ржавые сабли и острые зубы Плети твоих лучших друзей. Когда видишь, как спасенный тобой тогда сопляк заливает девчушкам про то, как он водил войска в атаку и прорывал оборону мощным слаженным ударом. Когда смотришь на военный парад и ликующих горожан, приветствующих героев-освободителей, не побоявшихся бросить вызов несметным армиям Плети. Когда ты со своими же оборванными товарищами пытаетесь купить хоть какую-то приличную одежду, а вас, принимая за оборванцев и мошенников, выкидывают вон. Разве мы за это сражались? Об этом ты думал, на это ты надеялся, кидаясь грудью на копья, со всех ног устремляясь на скелетов с луками, молясь, чтобы их стрелы достались кому-нибудь другому, поднимая меч на своих собственных братьев, восставших из мертвых, чтобы перегрызть тебе глотку?

Прости, читатель, тебе, наверное, непонятны мои проблемы. Но слушай: у меня сын подрастает. Хотел пойти по следам отца – Штормградскую Армию. Отговорю, честное слово, отговорю. Пусть лучше чем-нибудь полезным займется, хотя бы станет фермером.
Не приведи Свет ему эту лямку тянуть и быть за это преданным собственным королевством.
Через две недели пути вернулся с земляками домой, в милое доброе Красногорье. На душе ни триумфа, ни прочих радостей победы – только желание поскорее обнять жену и завалиться на мягкую кровать. Слово офицера, забыл уже само слово «мягкий». Но только в родном Лэйкшире не намного легче было. Скажу как есть: не любят почему-то нашу братию, чураются. Походили и разошлись мы по домам. Дома-то, конечно, шуму много было. И радость, и слезы, и ужином накормили – настоящим ужином, читатель, первый раз за год. Только не хватало мне чего-то. Вышел вечером подышать воздухом, и какой-то парень останавливает. «Ты, - говорит, - не обращай на них внимания, пусть думают что хотят. Пойдем я тебе налью в честь великой победы, и, дескать, спасибо тебе за все!». Молодец парень, помог мне понять, по чему тоска заела.

И вот, дорогой мой, сижу я в таверне нашей и свои выслуженные на севере пять золотых пропиваю. Как же так, спросишь ты, сколько мотался, сколько лишений – и пропить в один вечер? Да, читатель, именно в один вечер. Тогда, там, это просто недостижимым небом каким-то было – вот так сидеть в теплой таверне и потягивать дварфийский неразбавленный. Пью и пью. Не могу остановиться. Пью, чтобы забыть. Забыть ледяное безумие севера. Кошмарные жвалы и когти, которые до сих пор впиваются в меня по ночам. Израненных, изжеванных, покореженных товарищей. Наглые, самодовольные морды героев, брезгливо плевавших на дважды мертвецов, поднимаясь к трижды гребаной цитадели Ледяной Короны. Вопли торговца, палкой колотившего нас по измученным спинам и зовущего стражу. Ледяное равнодушие, лицемерие и трусость прохожих. Забыть глаза матерей, спрашивавших меня, не видел ли я их сына. Забыть, забыть эти глаза! Мы пьем тост за воинскую честь. Да, странная штука эта честь! Чудные вещи с людьми творит! Одни за нее замерзают насмерть в мертвом лесу, другие сшибают друг дружку с коней на своих Серебряных турнирах. Где ты служил, мой собеседник? В Лордеронскую войну? Давай тогда выпьем с тобой за братство и память. Пусть вокруг шепчутся и думают все, что вздумается, но пока будет жив хоть один Офицер, будем живы и мы. Третий тост пьем молча, не чокаясь. Четвертый – за воинскую удачу. А хмель все не приходит, и голова ясна что твое солнышко. Будь все проклято! Хоть топором об голову – и то легче, чем трезвым сидеть. Прости, брат, что я такой плохой собутыльник оказался.

И вот, читатель, плюнул я на все. Не сумел я подкараулить свой хмель, не догнал. Скоро, чувствую, душа просто лопнет от всего этого. Вот и пишу, изливаю гной. Вроде и легче стало, надолго ли? Но пусть уж будет, не выбрасывать же в камин? Мой брат-солдатик, не подсматривай. Все равно ничего нового ты там не увидишь, да и хоть тебя дварфийский сразил. От нас шарахаются, на нас пальцем показывают, шепчутся: «Наша армия только и умеет, что напиваться и буянить!». Мы не будем их слушать. Они не знают, они не виноваты. Все, ставлю последнюю точку, давай по последней. Жена ругать будет или, что еще хуже, расстроится, но ничего страшного. Успокою, обниму. И если рассудить, то жизнь совсем неплоха – жив, не стал инвалидом, все живы-здоровы, королевство в безопасности – а значит, не зря мы уминали снег на передовой! Давай, до встречи, брат. Я еще посижу здесь, поулыбаюсь сам себе – в тепле и одиночестве. Когда столько времени проводишь среди людей, начинаешь ценить то время, когда никто не топочет рядом, не говорит и не лезет со своими проблемами. Ах, читатель, извини – я же уже поставил последнюю точку. Все. Вот эта точно последняя. И прощай. Удачи тебе и здоровья.
А я выпью еще – чего-нибудь помягче.